Рассказ Гусиное горло

    Когда мы сели обедать, я сказал:
 – А я сегодня в гости пойду. К Мишке. На день рождения.
 – Ну да?– сказал папа.– Сколько же ему стукнуло?
 – Девять,– ответил я.– Ему девять лет, папа, стукнуло. Теперь десятый год пошел.
 – Как бежит время,– вздохнула мама.– Давно ли он лежал на подоконнике в ящике от комода, а вот пожалуйте, уже девять лет!
 – Ну что ж,– разрешил папа,– сходи, поздравь юбиляра. Ну-ка, расскажи, а что ты подаришь своему дружку в этот памятный день?
 – Есть подарочек,– сказал я,– Мишка будь здоров обрадуется…
 – Что же именно?– спросила мама.
 – Гусиное горло!– сказал я.– Сегодня Вера Сергеевна гуся потрошила, и я у нее выпросил гусиное горло, чтобы Мишке подарить.
 – Покажи,– сказал папа.
    Я вытащил из кармана гусиное горло. Оно было уже вымытое, очищенное, прямо загляденье, но оно было еще сыроватое, недосушенное, и мама вскочила и закричала:
 – Убери сейчас же эту мерзость! Ужас!
    А папа сказал:
 – А зачем оно нужно? И почему оно скользкое?
 – Оно еще сырое. А я его высушу как следует и сверну в колечко. Видишь? Вот так.
 Я показал папе. Он смотрел внимательно.
 – Видишь?– говорил я.– Узкую горловину я всуну в широкую, брошу туда горошинок штук пять, оно когда высохнет, знаешь как будет греметь! Первый сорт!
    Папа улыбнулся:
 – Ничего подарочек… Ну-ну!
    А я сказал:
 – Не беспокойся. Мишке понравится. Я его знаю.
    Но папа встал и подошел к вешалке. Он там порылся и карманах.
 – На-ка, – он протянул мне монетки, – вот тебе немного деньжат. Купи Мишке конфет. А это от меня добавка. – И папа отвинтил от своего пиджака чудесный голубой значок "Спутник".
    Я сказал:
 – Ура! Мишка будет на седьмом небе. У него теперь от меня целых три подарка. Значок, конфеты и гусиное горло. Это всякий бы обрадовался!
    Я взял гусиное горло и положил его на батарею досушиваться. Мама сказала:
 – Вымой руки и ешь!
    И мы стали дальше обедать, и я ел рассольник и потихоньку стонал от удовольствия. И вдруг мама положила ложку и сказала ни с того ни с сего:
 – Прямо не знаю, пускать его в гости или нет?
    Вот тебе раз! Гром среди ясного неба! Я сказал:
 – А почему?
    И папа тоже:
 – В чем дело-то?
 – Он нас там опозорит. Он совершенно не умеет есть. Стонет, хлебает, везет… Кошмар!
 – Ничего,– сказал я.– Мишка тоже стонет, еще лучше меня.
 – Это не оправдание,– нахмурился папа.– Нужно есть прилично. Мало тебя учили?
 – Значит, мало,– сказала мама.
 – Ничему не учили,– сказал я.– Я ем как бог на душу положит. И ничего. Довольно здорово получается. А чему тут учить-то?
 – Нужно знать правила,– сказал папа строго.– Ты знаешь? Нет. А вот они: когда ешь, не чавкай, не причмокивай, не дуй на еду, не стони от удовольствия и вообще не издавай никаких звуков при еде.
 – А я не издаю! Что, издаю, что ли?
 – И никогда не ешь перед обедом хлеб с горчицей!– воскликнула мама.
    Папа ужасно покраснел. Еще бы! Он недавно съел перед обедом, наверное, целое кило хлеба с горчицей. Когда мама принесла суп, оказалось, что у нее уже нет хлеба, папа весь съел, и мне пришлось бежать в булочную за новым. Вот он теперь и покраснел, но промолчал. А мама продолжала на него смотреть и все говорила беспощадным голосом. Она говорила как будто бы мне, но папе от этого было не по себе. И мне тоже. Мама столько наговорила, что я просто ужаснулся. Как же теперь жить? Того нельзя, этого нельзя!
 – Не роняй вилку на пол,– говорила мама.– А если уронил, сиди спокойно, не становись на четвереньки, не ныряй под стол и не ползай там полчаса. Не барабань пальцами по столу, не свисти, не пой! Не хохочи за столом! Не ешь рыбу ножом, тем более если ты в гостях.
 – А это вовсе не рыба была,– сказал папа, и лицо у него стало какое-то виноватое,– это были обыкновенные голубцы.
 – Тем более.– Мама была неумолима.– Еще чего придумали, голубцы – ножом! Ни голубцы, ни яичницу не едят ножом! Это закон!
    Я ужасно удивился:
 – А как же голубцы есть без ножа?
    Мама сказала:
 – А так же, как и котлеты. Вилочкой, и все.
 – Так ведь останется же на тарелке! Как быть?
    Мама сказала:
 – Ну и пусть останется!
 – Так ведь жалко же!– взмолился я.– Я, может быть, еще не наелся, а тут осталось… Нужно доесть!
    Папа сказал:
 – Ну доедай, чего там!
    Я сказал:
 – Вот спасибо.
    Потом я вспомнил еще одну важную вещь:
 – А подливу?
    Мама обернулась ко мне.
 – Что подливу?– спросила она.
 – Вылизать…– сказал я.
    У мамы брови подскочили до самой прически. Она стукнула пальцем по столу:
 – Не сметь вылизывать!
    Я понял, что надо спасаться.
 – Что ты, мама? Я знаю, что вылизывать языком нельзя! Что я, собачонка, что ли! Я, мама, вылизывать никогда не буду, особенно при ком—нибудь. Я тебя спрашиваю: а вымазать? Хлебом?
 – Нельзя!– сказала мама.
 – Так я же не пальцем! Я хлебом! Мякишем!
 – Отвяжись,– крикнула мама,– тебе говорят!
    И у нее сделались зеленые глаза. Как крыжовник. И я подумал: ну ее, эту подливку, не буду я ее ни вылизывать, ни вымазывать, если мама из-за этого так расстраивается. Я сказал:
 – Ну ладно, мама. Я не буду. Пусть пропадает.
 – А вот, кстати,– сказал папа, я серьезно хочу тебя спросить…
 – Спрашивай,– сказала мама,– ты ведь еще хуже маленького.
 – Нет, верно,– продолжал папа,– у нас, знаешь, иногда банкеты бывают, всякие там торжества… Так вот: ничего, если я иногда захвачу что—нибудь с собой? Ну, яблочко там или апельсин…
 – Не сходи с ума!– сказала мама.
 – Да почему же?– спросил папа.
 – А потому, что сегодня ты унес яблоко с собою, а завтра начнешь винегрет в боковой карман запихивать!
 – Да,– сказал папа и поглядел в потолок,– да, некоторые очень хорошо знают правила хорошего тона! Прямо профессора! Куда там!.. А как ты думаешь, Дениска,– папа взял меня за плечо и повернул к себе,– как ты думаешь,– он даже повысил голос,– если у тебя собрались гости и вдруг один надумал уходить… Как ты думаешь, должна хозяйка дома провожать его до дверей и стоять с ним в коридоре чуть не двадцать минут?
    Я не знал, что ответить папе. Его это, видимо, очень интересовало, потому что он крепко сжал мое плечо, даже больно стало. Но я не знал, что ему ответить. А мама, наверно, знала, потому что она сказала:
 – Если я его проводила, значит, так было нужно. Чем больше внимания гостям, тем, безусловно, лучше.
    Тут папа вдруг рассмеялся. Как из песни про блоху:
 – Ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! А я думаю, что он не умрет, если она не проводит его! Ха-ха-ха-ха-ха!
    Папа вдруг взъерошил волосы и стал ходить туда-сюда по комнате, как лев по клетке. И глаза у него все время вращались. Теперь он смеялся с каким-то рывком: "Ха-ха! Ррр! Ха-ха! Рр!" Глядя на него, я тоже расхохотался:
 – Конечно, не умрет! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
    Тут случилось чудо. Мама встала, взяла со стола чашку, вышла на середку комнаты и аккуратно бросила эту чашку об пол. Чашка разлетелась на тысячу кусочков. Я сказал:
 – Ты что, мама? Ты это зачем?
    А папа сказал:
 – Ничего, ничего. Это к счастью! Ну, давай, Дениска, собирайся. Иди к Мишке, а то опоздаешь! Иди и не ешь рыбу ножом, не позорь фамилию!
    Я собрал свои подарки и пошел к Мишке. И мы там веселились вовсю. Мы подскакивали на диване чуть не до потолка. Мишка даже стал лиловый от этого подскакивания. А фамилию нашу я не опозорил, потому что угощенье было не обед или ужин, а лимонад и конфеты. Мы поели все конфеты, какие были, и даже ту коробочку съели, что я Мишке принес в подарок. А вообще подарков Мишке понанесли видимо-невидимо: и поезд, и книжки, и краски. И Мишкина мама сказала:
 – Ох сколько подарков у тебя, Мишук! А тебе какой больше всех нравится?
 – Какой может быть разговор? Конечно, гусиное горло!
    И покраснел от удовольствия.
    А я так и знал.