Рассказ Одна капля убивает лошадь

    Когда папа заболел, пришел доктор и сказал:
 — Ничего особенного, маленькая простуда. Но я вам советую бросить курить, у вас в сердце легкий шумок.
    И когда он ушел, мама сказала:
 — Как это все-таки глупо — доводить себя до болезней этими проклятыми папиросами. Ты еще такой молодой, а вот уже в сердце у тебя шумы и хрипы.
 — Ну,— сказал папа,— ты преувеличиваешь! У меня нет никаких особенных шумов, а тем более хрипов. Есть всего-навсего один маленький шумишко. Это не в счет.
 — Нет — в счет!— воскликнула мама.— Тебе, конечно, нужен не шумишко, тебя бы больше устроили скрип, лязг и скрежет, я тебя знаю...
 — Во всяком случае, мне не нужен звук пилы,— перебил ее папа.
 — Я тебя не пилю,— мама даже покраснела,— но пойми ты, это действительно вредно. Ведь ты же знаешь, что одна капля папиросного яда убивает здоровую лошадь!
    Вот так раз! Я посмотрел на папу. Он был большой, спору нет, но все—таки поменьше лошади. Он был побольше меня или мамы, но, как ни верти, он был поменьше лошади и даже самой захудалой коровы. Корова бы никогда не поместилась на нашем диване, а папа помещался свободно. Я очень испугался. Я никак не хотел, чтобы его убивала такая капля яда. Не хотел я этого никак и ни за что. От этих мыслей я долго не мог заснуть, так долго, что не заметил, как все—таки заснул.
    А в субботу папа выздоровел, и к нам пришли гости. Пришел дядя Юра с тетей Катей, Борис Михайлович и тетя Тамара. Все пришли и стали вести себя очень прилично, а тетя Тамара как только вошла, так вся завертелась, и затрещала, и уселась пить чай рядом с папой. За столом она стала окружать папу заботой и вниманием, спрашивала, удобно ли ему сидеть, не дует ли из окна, и в конце концов до того наокружалась и назаботилась, что всыпала ему в чай три ложки сахару. Папа размешал сахар, хлебнул и сморщился.
 — Я уже один раз положила сахар в этот стакан — сказала мама, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник.
    А тетя Тамара расхохоталась во все горло. Она хохотала, как будто кто—то под столом кусал ее за пятки. А папа отодвинул переслащенный чай в сторону. Тогда тетя Тамара вынула из сумочки тоненький портсигарчик и подарила его папе.
 — Это вам в утешение за испорченный чай,— сказала она.— Каждый раз, закуривая папироску, вы будете вспоминать эту смешную историю и ее виновницу.     Я ужасно разозлился на нее за это. Зачем она напоминает папе про курение, раз он за время болезни уже почти совсем отвык? Ведь одна капля курильного яда убивает лошадь, а она напоминает. Я сказал:
    "Вы дура, тетя Тамара! Чтоб вы лопнули! И вообще вон из моего дома. Чтобы ноги вашей толстой больше здесь не было".
    Я сказал это про себя, в мыслях, так, что никто ничего не понял.
    А папа взял портсигарчик и повертел его в руках.
 — Спасибо, Тамара Сергеевна,— сказал папа,— я очень тронут. Но сюда не войдет ни одна моя папироска, портсигар такой маленький, а я курю "Казбек". Впрочем...
    Тут папа взглянул на меня.
 — Ну-ка, Денис,— сказал он — вместо того чтобы выдувать третий стакан чаю на ночь, пойди-ка к письменному столу, возьми там коробку "Казбека" и укороти папироски, обрежь так, чтобы они влезли в портсигар. Ножницы в среднем ящике!
    Я пошел к столу, нашел папиросы и ножницы, примерил портсигар и сделал все, как он велел. А потом отнес полный портсигарчик папе. Папа открыл портсигарчик, посмотрел на мою работу, потом на меня и весело рассмеялся:
 — Полюбуйтесь-ка, что сделал мой сообразительный сын!
    Тут все гости стали наперебой выхватывать друг у друга портсигарчик и оглушительно хохотать. Особенно старалась, конечно, тетя Тамара. Когда она перестала смеяться, она согнула руку и костяшками пальцев постучала по моей голове.
 — Как же это ты догадался оставить целыми картонные мундштуки, а почти весь табак отрезать? Ведь курят-то именно табак, а ты его отрезал! Да что у тебя в голове — песок или опилки?
    Я сказал:
    "Это у тебя в голове опилки, Тамарище Семипудовое".
    Сказал, конечно, в мыслях, про себя. А то бы меня мама заругала. Она и так смотрела на меня что-то уж чересчур пристально.
 — Ну-ка, иди сюда,— мама взяла меня за подбородок,— посмотри-ка мне в глаза!
    Я стал смотреть в мамины глаза и почувствовал, что у меня щеки стали красные, как флаги.
 — Ты это сделал нарочно?— спросила мама.
    Я не мог ее обмануть.
 — Да,— сказал я,— я это сделал нарочно.
 — Тогда выйди из комнаты,— сказал папа,— а то у меня руки чешутся.
    Видно, папа ничего не понял. Но я не стал ему объяснять и вышел из комнаты.
    Шутка ли — одна капля убивает лошадь!