Рассказ Подзорная труба

    Я сидел на подоконнике, натянув рубашку на колени, потому что штаны были у мамы.
 — Нет,— сказала мама и отодвинула в сторону нитки с иголкой.— Я не могу больше с этим мальчишкой!
 — Да,— сказал папа и сложил газету.— На нем черти рвут, он лазает по заборам, он скачет по деревьям и носится по крышам. На него не напасешься!
    Папа помолчал, зловеще поглядел на меня и наконец решительно объявил:
 — Но я наконец придумал средство, которое раз и навсегда избавит нас от этого бедствия.
 — Я не нарочно,— сказал я.— Что я, нарочно, что ли, да? Оно само.
 — Конечно, оно само,— ядовито сказала мама.— У твоих штанов такой скверный характер, что они нарочно целыми днями подстерегают каждый гвоздик, цепляются за него и потом рвутся специально для того, чтобы позлить твою маму. Вот какие коварные штаны! Оно само! Оно само!
    Мама могла так кричать "оно само" до утра, потому что у нее уже разыгрались нервы, это было видно невооруженным глазом. Поэтому я сказал папе:
 — Ну, так что же ты придумал?
    Папа сделал строгое лицо и сказал маме:
 — Тебе нужно напрячь все свои способности и изобрести аппарат, который обеспечивал бы тебе наблюдение за твоим сыном в часы отсутствия. Мне сегодня некогда, сегодня "Спартак" — "Торпедо", а ты, ты садись к столу и, не теряя времени, изобрети сейчас же подзорную трубу. У тебя это очень хорошо получится, я знаю, что ты человек в этом отношении весьма талантливый.
    Папа встал, порылся у себя в столе и положил перед мамой маленькое зеркальце с отбитым уголком, довольно большой магнит и несколько разных гвоздочков, пуговицу и еще чего-то.
 — Вот,— сказал он,— это тебе необходимые материалы. В поиск, смелые и любознательные!
    Мама проводила его к дверям, потом вернулась и отпустила и меня во двор погулять. А когда мы вечером все сошлись за ужином, у мамы были перепачканы клеем пальцы, и на столе лежала довольно симпатичная синенькая и толстая труба. Мама взяла ее, издалека показала мне и сказала:
 — Ну, Денис, смотри внимательно!
 — Это что?— спросил я.
 — Это подзорная труба! Мое изобретение!— ответила мама.
    Я сказал:
 — Окрестности озирать?
    Она улыбнулась:
 — Никакие не окрестности! А за тобой присматривать.
    Я сказал:
 — А как?
 — А очень просто!— сказала мама.— Я изобрела и сконструировала подзорную трубу для родителей, вроде подзорной трубы для моряков, только гораздо лучше.
    Папа сказал:
 — Ты объясни, пожалуйста, популярно, в чем тут дело, какие принципы положены в основу изобретения, какие проблемы оно решает, ну, и так далее. Прошу!
    Мама встала у стола, как учительница у доски, и заговорила докладческим голосом:
    — Теперь, когда я буду уходить из дому, я всегда буду видеть тебя, Денис. Я могу удаляться от дома на расстояние от пяти до восьми километров, но чуть я почувствую, что давно тебя не видела и что мне интересно, что ты сейчас вытворяешь, я сразу — чик! Направляю свою трубу в сторону нашего дома — я готово! — вижу тебя во весь рост.
    Папа сказал:
 — Отлично! Эффект Шницель-Птуцера!
    Тут я немножко оторопел. Я никогда не думал, что мама может изобрести такую штуку. Ведь такая с виду худенькая, а смотри-ка! Эффект Шницель-Птуцера!
    Я сказал:
 — А как же, мама, ты будешь знать, где наш дом?
    Она ответила, нисколько не задумываясь:
 — А у меня в трубе сидит компасный магнит. Он всегда показывает на наш дом.
 — Реакция Бабкина-Няньского,— сказал папа.
 — Совершенно верно,— продолжала мама.— Таким образом, если ты, Денис, заберешься на забор или еще куда, это мне сразу будет видно.
    Я сказал:
 — А там у тебя что? Экран, что ли?
    Она ответила:
 — Конечно. Помнишь зеркальце? Оно отбрасывает твое изображение прямо мне внутрь головы. Я сразу вижу, стреляешь ты из рогатки или просто так мяч гоняешь, безо всякого смысла.
 — Обыкновенный закон Кранца-Ничиханца. Ничего особенного, — проворчал папа и вдруг, оживившись, спросил: — Прости, прости, пожалуйста, я перебью тебя. Один вопросик можно?
 — Да, задавай, — сказала мама.
 — Твоя подзорная труба что, она работает на электричестве или на полупроводниках?  — На электричестве, — сказала мама.
 — О, тогда я тебя предупреждаю,— сказал папа,— ты берегись замыканий. А то где-нибудь замкнет, и у тебя в мозгах произойдет вспышка.
 — Не произойдет,— сказала мама.— А предохранитель на что?
 — Ну, тогда другое дело,— сказал папа.— Но ты все-таки поглядывай, а то, знаешь, я буду волноваться.
    Я сказал:
 — Ну, а ты можешь сделать такую штуку для меня? Чтобы и я мог за тобой присматривать?
 — А это зачем?— снова улыбнулась мама.— Я-то уж наверняка не полезу на забор!
 — Это еще не известно,— сказал я,— может быть, на забор ты и не станешь карабкаться, но, может быть, ты за машины цепляешься? Или скачешь перед ними, как коза?
 — Или с дворниками дерешься? И вступаешь в пререкания с милицией?— поддержал меня папа и вздохнул:— Да, жалко, нет у нас такой машинки, чтобы нам за тобой наблюдать...
    Но мама показала нам язык:
 — Изобретено и выполнено в единственном экземпляре, что, взяли?— Она повернулась ко мне:— Так что знай, теперь я все время держу тебя под своим неусыпным контролем!
    И я подумал, что при таком изобретении у меня начинается довольно кислая жизнь. Но ничего не сказал, а кивнул и потом пошел спать. А когда проснулся и стал жить, то понял, что для меня наступили черные дни. При мамином изобретении получалось, что моя жизнь превращается в сплошное мучение. Вот, например, сообразишь, что Костик за последнее время уж очень разнахалился и самая пора ему как следует накостылять по шее, а вот не решаешься, так и кажется, что подзорная мамина труба уставилась тебе прямо в спину. И наподдать Костику как следует просто невозможно в таких условиях. Я уж не говорю о том, что я вовсе перестал ходить на Чистые пруды, чтобы ловить там себе головастиков полные карманы. И вся моя счастливая, веселая прежняя жизнь теперь стала запретной для меня. И так тоскливо тянулись мои дни, что я таял, как свеча, и места себе не находил. И дело, уж наверное, просто приближалось к печальному концу, как вдруг однажды, когда мама ушла, я стал искать свою старую футбольную камеру, и в ящике, где у меня хранится всякая утильная хурда-бурда, я вдруг увидел... мамину подзорную трубу! Да, она лежала среди прочего мусора, какая-то осиротелая, облупившаяся, тусклая. По всему было видно, что мама уже давно ею не пользуется, что она про нее и думать-то забыла. Я схватил ее и расковырял поскорее, чтобы взглянуть, что у нее там внутри, как она устроена, но, честное слово, она была пустая, в ней ничего не было. Пусто, хоть шаром покати!
    Только тут я догадался, что эти люди обманули меня и что мама ничего не изобрела, а просто так, пугала меня своей ненастоящей трубой, и я, как доверчивый дурачок, верил ей и боялся, и вел себя как приличный отличник. И от этого всего я так обиделся на весь свет, и на маму, и на папу, и на все эти дела, что я выбежал сразу во двор как угорелый и затеял там великую срочную драку с Костиком, и с Андрюшкой, и с Аленкой. И хотя они втроем прекрасно меня отлупили, все равно настроение у меня было отличное, и после драки мы все вчетвером лазали на чердак и на крышу, а потом карабкались на деревья, а потом спустились в подвал, в котельную, в самый уголь, и извозились там просто до умопомрачения. И все это время я чувствовал, что у меня словно камень с души свалился. И хорошо было, и свободно на душе, и легко, и весело, как на Первое мая.