Рассказ Запах неба и махорочки

    Если подумать, так это просто какой-то ужас: я еще ни разу не летал на самолетах. Правда, один раз я чуть-чуть не полетел, да не тут-то было. Сорвалось. Прямо беда. И это не так давно случилось. Я уже не маленький был, хотя нельзя сказать, что и большой. В то время у мамы был отпуск, и мы гостили у ее родных, в одном большом колхозе. Там было много тракторов и косилок, но главное, там водились животные: лошади, цыплята и собаки. И была веселая компания ребят. Все с белыми волосами и очень дружные. По ночам, когда я ложился спать в маленькой светелке, было слышно, как где-то далеко гармонисты играют что-то печальное, и под эту музыку я сразу засыпал.
    И я полюбил всех в этом колхозе, и особенно ребят, и решил, что проживу здесь для начала лет сорок, а там видно будет. Но вдруг стоп, машина!Здравствуйте! Мама сказала, что отпуск промчался как одно мгновение и нам надо срочно домой. Она спросила у дедушки Вали:
 — Когда вечерний поезд?
    Он сказал:
 — А чего тебе поездом-то телепаться? Валяй на самолете! Аэропорт-то в трех верстах. Момент, и вы с Дениской в Москве!
    Ну что за дедушка Валя — золотой человек! Добрый. Он один раз мне божью коровку подарил. Я его никогда не забуду за это. И теперь тоже. Он когда увидел, как мне хочется лететь на самолете, то в два счета уговорил маму, и она, хотя и неохотно, но все-таки согласилась. И дедушка Валя, чтобы не гонять пятитонку по пустякам, запряг лошадь, положил наш тяжелый чемодан в телегу, на сенцо, и мы уселись и поехали. Я просто не знаю, как сказать, до чего было здорово ехать, слушать, как скрипит тележка, и слышать, как вокруг пахнет полем, дегтем и махорочкой. И я радовался, что сейчас полечу, потому что Мишка у нас в Москве во дворе рассказывал, как он с папой летал в Тбилиси, какой у них был самолет огромный, из трех комнат, и как им давали конфет сколько хочешь, а на завтрак сосиски в целлофановом мешочке и чай на подвесных столиках. И я так совсем задумался, как вдруг наша тележка въехала в высокие деревянные ворота, украшенные елочными ветками. Ветки были старые, они пожелтели. За этими воротами тоже было поле, только трава была какая-то не пышная, а пожухлая и потертая. Немножко подальше, прямо перед нами, стоял небольшой домик. И дедушка Валя поехал к нему. Я сказал:
 — Зачем мы сюда едем? Мне надоело трястись. Поедем поскорее в аэропорт.
    Дедушка Валя сказал:
 — А это чего? Это и есть аэропорт... Иль ослеп?
    У меня просто сердце упало. Это пожухлое поле — аэропорт? Чепуха какая! А где красота? Ведь никакой же красоты! Я сказал:
 — А самолеты?
 — Вот войдем в аэровокзал,— он показал на домик,— пройдем его насквозь, выйдем в другие двери, там и будут тебе самолеты... Покормить, что ли?..
    И он повязал нашей лошади на голову мешок с овсом, и она начала хрупать.
    А мы пошли в этот домик. В нем было душно и пахло щами. В первой комнате сидели люди. Тут был дяденька с колесом и старушка с мешком. В мешке кто-то дышал — наверно, поросенок. Еще была женщина с двумя мальчатами в розовых рубашках и одним грудным. Она его завернула в пеленки туго—натуго, и он был похож на гусеничку, потому что все время корчился. Тут же был газетный киоск. Дедушка Валя поставил наш тяжелый чемодан возле мамы и подошел к киоску. Я пошел за ним.
    Но киоск не работал.
    Там в стекле была бумажка, а на ней надпись печатными буквами:
    "Приду через 20".
    Я прочел эту надпись вслух. Дядька, что был с колесом, сказал:
 — Смотрите — читает!
    И все посмотрели на меня. А я сказал:
 — И всего-то шесть лет.
    Они все засмеялись. Дедушка Валя, когда смеялся, показывал все свои зубы. Они у него интересные были: один вверху направо, а другой внизу налево. Дедушка долго хохотал. В это время в комнату заглянул какой-то толстый парень. Он сказал:
 — Кто на Москву?
 — Мы,— сказали все хором и заторопились.— На Москву — это мы!
 — За мной,— сказал парень и пошел.
    Все двинулись за ним. Мы прошли длинным коридором на другую сторону дома. Там была открытая дверь. Сквозь нее было видно синее небо. Перед выходом стояли два богатыря — дядьки здоровенные, прямо как борцы в цирке. У одного была черная борода, а у другого рыжая. Возле них стояли весы. Когда пришла наша очередь, дедушка Валя крякнул и вскинул тяжелый чемодан на прилавок. Чемодан взвесили, и мама сказала:
 — Далеко до самолета?
 — Метров четыреста,— сказал Рыжий Богатырь.
 — А то и все пятьсот — сказал Черный.
 — Помогите, пожалуйста, донести чемодан,— сказала мама.
 — У нас самообслуживание,— сказал Рыжий.
    Дедушка Валя подмигнул маме, закашлялся, взял чемодан, и мы вышли в открытую дверь. Вдалеке стоял какой-то самолетик, похожий на стрекозу, только на журавлиных ногах. Впереди шли все наши знакомые: Колесо, Мешок с поросенком, Розовые Рубашонки, Гусеничка. И скоро мы пришли к самолету. Вблизи он показался еще меньше, чем издали. Все стали в него карабкаться, а мама сказала:
 — Ну и ну! Это что — дедушка русской авиации?
 — Это всего—навсего внутриобластная авиация,— сказал наш дед Валя.— Конечно, не "ТУ-104"! Ничего не поделаешь. А все-таки летает! Аэрофлот.
 — Да?— спросила мама.— Летает? Это мило! Он все-таки летает? Ох, напрасно мы не поехали поездом! Что-то я не доверяю этому птеродактилю. Какие-то средние века...
 — Не лайнер, конечно!— сказал дедушка Валя.— Не стану врать. Не лайнер, упаси Господь! Куда там!
    И он стал прощаться с мамой, а потом со мной. Он несильно кольнул меня своей голубой бородой в щеку, и мне было приятно, что он пахнет махорочкой,и потом мы с мамой полезли в самолет. Внутри самолета, вдоль стен, стояли две длинные скамейки. И летчика было видно, у него не было отдельной кабины, а была только легкая дверца, она была раскрыта, и он помахал мне рукой, когда я вошел в самолет.
    У меня сразу от этого стало лучше настроение, и я уселся и устроился довольно удобно — ноги на чемодан.
    Пассажиры сидели друг против друга. Напротив меня сидели Розовые Рубашонки. Летчик то включал, то выключал мотор.
    И по всему было видно, что мы вот—вот взлетим. Я даже стал держаться за скамейку, но в это время к самолету подъехал грузовик, заваленный какими-то железными чушками. Из грузовика выскочили два человека. Они что-то крикнули летчику. Откинули у своей машины борт, подъехали к самым дверям нашего лайнера и стали грузить свои железные чушки и болванки прямо в самолет. Когда грузчик бухнул свою первую железку где-то в хвосте самолета, летчик оглянулся и сказал:
 — Потише там швыряйте. Пол проломить захотели?
    Но грузчик сказал:
 — Не бойсь!
    Тут его товарищ принес следующую чушку и опять:
 "Бряк!"
    А первый приволок новую:
 "Шварк!"
    А тот еще одну:
 "Буц!"
    Потом еще:
 "Дзынь!"
    Летчик говорит:
 — Эй вы там! Вы все в хвост не валите. А то я перекинусь в воздухе. Задний кувырок через хвост — и будь здоров.
    Грузчик сказал:
 — Не бойсь!
    И снова:
 "Бамс!"
 "Глянц!"
    Летчик говорит:
 — Много там еще?
 — Тонны полторы,— ответил грузчик.
    Тут наш летчик прямо вскипел и схватился за голову.
 — Вы что?— закричал он.— Ошалели, что ли! Вы понимаете, что я не взлечу? А?!
    А грузчик опять:
 — Не бойсь!
    И снова:
 "Брумс!"
 "Брамс!"
    От этих дел в нашем самолете образовалась какая-то жуткая тишина.
    Мама была совершенно белая, а у меня щекотало в животе.
    А тут:
 "Брамс!"
    Летчик скинул с себя фуражку и закричал:
 — Я вам последний раз говорю — перестаньте таскать! У меня мотор барахлит! Вот, послушайте!
    И он включил мотор. Мы услышали сначала ровное: трррррррррррр... А потом ни с того ни с сего: чав-чав-чав-чав...
    И сейчас же: хлюп-хлюп-хлюп...
    И вдруг: сюп-сюп-сюп... Пии-пии! Пии...
    Летчик говорит:
 — Ну? Можно при таком моторе перегружать машину?
    Грузчик отвечает:
 — Не бойсь! Это мы по приказу Сергачева грузим. Сергачев приказал, мы и грузим.
    Тут наш летчик немножко скис и примолк. Мама стала желтая, а старушкин поросенок вдруг завизжал, как будто понял, что здесь шутки плохи. А грузчики свое:
 "Трух!"
 "Трах!"
    Но летчик все-таки взбунтовался:
 — Вы мне устраиваете вынужденную посадку! Я прошлое лето тоже вот так десять километров не дотянул до Кошкина. И сел в чистом поле! Хорошо это, по-вашему, пассажиров пешком гонять по десять верст?
 — Не подымай паники!— сказал грузчик.— Сойдет!
 — Я лучше свою машину знаю, сойдет или нет!— крикнул летчик.— Интересно мне, по-твоему, полную машину людей гробить? Сергачева за них не посадят, нет. А меня посадят!
 — Не посадят,— сказал грузчик.— А посадят — передачу принесу.
    И как ни в чем не бывало:
 "Ббррынзь!"
    Тут мама встала и сказала:
 — Товарищ водитель! Скажите, пожалуйста, есть у меня до отлета минут пять?
 — Идите,— сказал летчик,— только проворнее... А чемодан зачем берете?
 — Я переоденусь,— сказала мама храбро,— а то мне жарко. Я задыхаюсь от жары.
 — Быстренько,— сказал летчик.
    Мама схватила меня под мышки и поволокла к двери. Там меня подхватил грузчик и поставил на землю. Мама выскочила следом. Грузчик протянул ей чемодан. И хотя наша мама всегда была очень слабая, но тут она подхватила наш тяжеленный чемоданище на плечо и помчалась прочь от самолета. Она держала курс на аэровокзал. Я бежал за ней. На крыльце стоял дедушка Валя. Он только всплеснул руками, когда увидел нас. И он, наверно, сразу все понял, потому что ни о чем не спросил маму. Все вместе мы, как будто сговорились, молча пробежали сквозь этот нескладный дом на другую сторону, к лошади. Мы вскочили в телегу и собрались ехать, но, когда я обернулся, я увидел, что от аэропорта по пыльной дорожке, по жухлой траве к нам бегут, спотыкаясь и протягивая руки, обе Розовые Рубашонки. За ними бежала их мама с маленькой, туго запеленатой Гусеничкой. Она прижимала ее к сердцу. Мы их всех погрузили к себе. Дедушка Валя дернул вожжи, лошадь тронула, и я откинулся на спину. Повсюду было синее небо, тележка скрипела, и ах как вкусно пахло полем, дегтем и махорочкой.