Сказка о Василисе Премудрой

    Посеял мужик рожь, и уродилась она на диво: едва мог с поля собрать. Вот перевёз он снопы домой, смолотил и насыпал зерном полнёхонек амбар; насыпал и думает: "Теперь-то стану жить не тужить".
    Повадились к мужику в амбар мышь да воробей; каждый божий день раз по пяти слазают, наедятся — и назад: мышь юркнет в свою конурку, а воробей улетит в своё гнездо. Жили они вдвоём так-то дружно целые три года; всё зерно приели, остаётся в закроме самая малость, с четверик — не больше. Видит мышь, что запас к концу подходит, и ну ухитряться, как бы воробья обмануть да всем остальным добром одной завладеть. И таки ухитрилась: собралась тёмною ночью, прогрызла в полу большую дыру и спустила в подполье всю рожь до единого зёрнышка.
    Поутру прилетает воробей в амбар, захотелось ему позавтракать; глянул — нет ничего. Вылетел бедняжка голодный и думает про себя:
    "Обидела, проклятая! Полечу-ка я, добрый молодец, к ихнему царю, ко льву, стану просить на мышь — пусть он нас рассудит по правде".
    Снялся и полетел ко льву.
— Лев, царь звериный,— бьёт ему челом воробей,— жил я с твоим зверем, мышью зубастою; целые три года кормились из одного закрома, и не было промеж нас никакой ссоры. А как стал запас к концу подходить, пошла она на хитрость: прогрызла в закроме дыру, спустила всё зерно в подполье к себе, а меня, бедного, голодать оставила. Рассуди нас по правде; не рассудишь — полечу искать суда-расправы у своего царя орла.
— Ну и лети с богом,— сказал лев.
    Воробей бросился с челобитьем к орлу, рассказал ему всю свою обиду, как мышь своровала, а лев ей потатчик.
    Сильно разгневался в те поры царь орёл и сейчас же отправил ко льву лёгкого гонца: приходи завтра со своим—де звериным воинством на такое-то поле, а я соберу всех птиц и дам тебе сражение.
    Нечего делать, послал царь лев клич кликать, на войну зверей созывать. Собралось их видимо-невидимо, и только пришли на чистое поле — летит на них орёл со всем своим крылатым воинством, словно туча небесная. Началась битва великая. Бились они три часа и три минуточки; победил царь орёл, завалил всё поле трупами звериными и распустил птиц по домам, а сам полетел в дремучий лес, уселся на высокий дуб — избит, изранен, и стал думу думать крепкую, как бы назад воротить свою силу прежнюю.
    Давно это было, а жил-был тогда купец с купчихою одни-одинёхоньки, не было у них ни единого детища.
    Встал купец поутру и говорит жене:
— Нехорош мне сон привиделся: навязалась будто к нам большая птица, жрёт зараз по целому быку, выпивает по полному ушату; а нельзя избыть, нельзя птицы не кормить. Пойду-ка я в лес, авось поразгуляюся.
    Захватил ружьё и пошёл в лес. Долго ли, коротко ли бродил он по лесу, подошёл, наконец, к дубу, увидел орла и хочет стрелять по нём.
— Не бей меня, добрый молодец,— провещал ему орёл человеческим голосом,— убьёшь — мало будет прибыли. Возьми меня лучше к себе в дом да прокорми три года, три месяца и три дня; я у тебя поправлюся, отращу свои крылья, соберуся с силами и тебе добром заплачу.
    "Какой платы от орла ожидать?" — думает купец, и прицелился в другой раз.
    Орёл провещал то же самое. Прицелился купец в третий риз, и опять орёл просит:
— Не бей меня, добрый молодец; прокорми меня три года, три месяца, три дня; как поправлюся, отращу свои крылья да соберуся с силами — всё тебе добром заплачу.
    Сжалился купец, взял птицу орла и понёс домой. Тотчас убил быка и налил полный ушат медовой сыты; надолго, думает, хватит орлу корму; а орёл всё зараз приел и выпил. Плохо пришлось купцу от незваного гостя, совсем разорился; видит орёл, что купец-то обеднял, и говорит ему:
— Послушай, хозяин, поезжай в чистое поле; много там разных зверей побитых, пораненных. Сними с них дорогие меха и вези продавать в город; на те деньги и меня и себя прокормишь, ещё про запас останется.
    Поехал купец в чистое поле, видит: много на поле лежит зверей побитых, пораненных; поснимал с них самые дорогие меха, повёз продавать в город и продал на большие деньги.
    Прошёл год; велит орёл хозяину везти его на то место, где высокие дубы стоят. Заложил купец повозку и привёз его на то место. Орёл взвился за тучи и с разлёту ударил грудью в одно дерево; дуб раскололся надвое.
— Ну, купец,— говорит орёл,— не собрался я с прежней силою, корми меня ещё круглый год.
    Прошёл и другой год; опять взвился орёл за тёмные тучи, разлетелся сверху и ударил грудью дерево, раскололся дуб на мелкие части.
— Приходится тебе, купец, добрый молодец, ещё целый год меня кормить; не собрался я с прежнею силою.
    Вот как прошло три года, три месяца и три дня, говорит орёл купцу:
— Вези меня опять на то место, к высоким дубам.
    Привёз его купец к высоким дубам. Взвился орёл повыше прежнего, сильным вихрем ударил сверху в самый большой дуб, расшиб его в щепки с верхушки до корня, ажно лес кругом зашатался.
— Спасибо тебе, купец, добрый молодец,— сказал орёл,— теперь вся моя старая сила со мною. Бросай-ка лошадь да садись ко мне на крылья; я понесу тебя на свою сторону и расплачусь с тобою за всё добро.
    Сел купец орлу на крылья; понёсся орёл на синее море и поднялся высоко-высоко.
— Посмотри,— говорит,— на синее море, велико ли?
— С колесо,— отвечает купец.
    Орёл встряхнул крыльями и бросил купца вниз, дал ему спознать смертельный страх и подхватил, не допустя до воды. Подхватил и поднялся с ним ещё выше.
— Посмотри на сине море, велико ли?
— С куриное яйцо.
    Встряхнул орёл крыльями, бросил купца вниз и, опять не допустя до воды, подхватил его и поднялся вверх, повыше прежнего.
— Посмотри на сине море, велико ль?
— С маковое зёрнышко.
    И в третий раз встряхнул орёл крыльями и сбросил купца с поднебесья, да опять—таки не допустил его до воды, подхватил на крылья и спрашивает:
— Что, купец, добрый молодец, спознал — каков смертный страх?
— Спознал,— говорит купец,— я думал, совсем пропаду.
— Да ведь и я то же думал, как ты в меня ружьём целил.
    Полетел орёл с купцом за море, прямо к медному царству.
— Вот здесь живёт моя старшая сестра; как будем у ней в гостях и станет она дары подносить, ты ничего не бери, а спроси себе медный ларчик.
    Сказал так-то орёл, ударился о сырую землю и оборотился добрым молодцем.
    Идут они широким двором. Увидала сестра и обрадовалась:
— Ах, братец родимый! Как тебя бог принёс? Ведь боле трёх лет тебя не видала; думала — совсем пропал. Ну, чем же тебя угощать, чем потчевать?
— Не меня проси, не меня угощай, родимая сестрица, я — свой человек. Проси-угощай вот этого доброго молодца, он меня три года поил-кормил, с голоду не уморил.
    Посадила она их за столы дубовые, за скатерти браные, угостила-употчевала. Повела потом в кладовые, показывает богатства несметные и говорит купцу, доброму молодцу:
— Вот злато, и серебро, и каменья самоцветные; бери себе, что душа желает.
    Отвечает купец, добрый молодец:
— Не надобно мне ни злата, ни серебра, ни каменья самоцветного; подари медный ларчик.
— Как бы не так! Не тот ты сапог, не на ту ногу надеваешь!
    Осердился брат за такие речи сестрины, оборотился орлом, птицей быстрою, подхватил купца и полетел прочь.
— Брат, родимый, воротись,— кричит сестра,— не постою и за ларчик!
— Опоздала, сестра.
    Летит орёл по поднебесью.
— Посмотри, купец, добрый молодец, что назади и что впереди деется?
    Посмотрел купец и сказывает:
— Назади пожар виднеется, впереди цветы цветут.
— То медное царство горит, а цветы цветут в серебряном царстве у моей средней сестры. Как будем у ней и гостях и станет она дары дарить, ты ничего не бери, а проси серебряный ларчик.
    Прилетел орёл, ударился о сырую землю и оборотился добрым молодцем.
— Ах, братец родимый,— говорит ему сестра,— отколь взялся? Где пропадал? Что так долго в гостях не бывал? Чем же тебя, друга, потчевать?
— Не меня проси, не меня угощай, родимая сестрица, я — свой человек. Проси-угощай вот доброго молодца, что меня три года и поил и кормил, с голоду не уморил.
    Посадила она их за столы дубовые, за скатерти браные, угостила-употчевала и повела в кладовые:
— Вот злато, и серебро, и каменья самоцветные; бери, купец, что душа пожелает.
— Не надобно мне ни злата, ни серебра, ни каменья самоцветного; подари один серебряный ларчик.
— Нет, добрый молодец, не тот кусок хватаешь! Не ровен час — подавишься!
    Осердился брат орёл, оборотился птицею, подхватил купца и полетел прочь.
— Братец, родимый, воротись! Не постою и за ларчик!
— Опоздала, сестра.
    Опять летит орёл по поднебесью:
— Посмотри, купец, добрый молодец, что назади и что впереди?
— Назади пожар горит, впереди цветы цветут.
— То горит серебряное царство, а цветы цветут — в золотом, у моей меньшой сестры. Как будем у ней в гостях и станет она дары дарить, ты ничего не бери, а проси золотой ларчик.
    Прилетел орёл к золотому царству и оборотился добрым молодцем.
— Ах, братец родненький,— говорит сестра,— отколь взялся? Где пропадал? Что так долго в гостях не бывал? Ну, чем же велишь себя потчевать?
— Не меня проси, не меня угощай, я — свой человек. Проси-угощай вот этого купца, доброго молодца, он меня три года поил и кормил, с голоду не уморил.
    Посадила она их за столы дубовые, за скатерти браные, угостила-употчевала; повела купца в кладовые, дарит его златом, и серебром, и каменьями самоцветными.
— Ничего мне не надобно; только подари золотой ларчик.
— Бери себе на счастье. Ведь ты моего брата три года поил и кормил, с голоду не уморил; а ради брата ничего мне не жалко.
    Вот пожил, попировал купец в золотом царстве; пришло время расставаться, в путь—дорогу отправляться.
— Прощай,— говорит ему орёл,— не поминай лихом, да смотри — не отмыкай ларчика, пока домой не воротишься.
    Пошёл купец домой; долго ли, коротко ли шёл он, приустал, и захотелось ему отдохнуть. Остановился на чужом лугу, на земле царя Некрещёного Лба, смотрел-смотрел на золотой ларчик, не вытерпел и отомкнул. Только отпер,— откуда ни возьмись, раскинулся перед ним большой дворец, весь изукрашенный, появились слуги многие:
— Что угодно? Чего надобно?
    Купец, добрый молодец, наелся, напился и спать повалился.
    Увидал царь Некрещёный Лоб, что стоит на его земле большой дворец, и посылает послов:
— Подите, разузнайте, что за невежа такой появился, без спросу на моей земле дворец выстроил? Чтоб сейчас убирался вон подобру-поздорову!
    Как пришло к купцу такое грозное слово, стал он думать да гадать, как бы собрать дворец в ларчик по-прежнему; думал-думал,— нет, ничего не поделаешь.
— Рад бы убираться,— говорит он послам,— да как, и сам не придумаю.
    Послы воротились и донесли про всё царю Некрещёному Лбу.
— Пусть отдаст мне то, чего дома не ведает,— соберу ему дворец в золотой ларчик.
    Делать нечего, пообещал купец с клятвою отдать то, чего дома не ведает, а царь Некрещёный Лоб тотчас собрал дворец в золотой ларчик. Взял купец золотой ларчик и пустился в дорогу.
    Долго ли, коротко ли, приходит домой; встречает его купчиха:
— Здравствуй, свет! Где был-пропадал?
— Ну, где был — там теперь нету меня.
— А нам господь без тебя сынка даровал.
    "Вот я чего дома не ведал",— думает купец и крепко приуныл, пригорюнился.
— Что с тобой? Али дому не рад? — пристаёт купчиха.
— Не то,— говорит купец, и тут же рассказал ей про всё, что с ним было.
    Погоревали они, поплакали, да и не век же и плакать. Раскрыл купец свой золотой ларчик, и раскинулся перед ним большой дворец, хитро изукрашенный, и стал он с женою и сыном жить в нём, поживать, добра наживать.
    Прошло лет с десяток и побольше того; вырос купеческий сын, поумнел, похорошел и стал молодец молодцем.
    Раз поутру встал он невесело и говорит отцу:
— Батюшка! Снился мне нынешней ночью царь Некрещёный Лоб, приказывал к себе приходить: давно—де жду, пора и честь знать.
    Прослезились отец с матерью, дали ему своё родительское благословение и отпустили на чужую сторону.
    Идёт он дорогою, идёт широкою, идёт полями чистыми, степями раздольными и приходит в дремучий лес. Пусто кругом, не видать души человеческой; только стоит небольшая избушка одна-одинёхонька, к лесу передом, к Ивану, гостиному сыну, задом.
— Избушка, избушка,— говорит он,— повернись к лесу задом, а ко мне передом!
    Избушка послушалась и повернулась к лесу задом, к нему передом.
    Вошёл в избушку Иван, гостиный сын, а там лежит баба—яга, костяная нога. Увидала его баба—яга и говорит:
— Доселева русского духу слыхом было не слыхать, видом не видать, а ныне русский дух воочью появляется. Отколь идёшь, добрый молодец, и куда путь держишь?
— Эх ты, старая ведьма! Не накормила, не напоила прохожего человека, да уж вестей спрашиваешь.
    Баба-яга поставила на стол напитки и наедки разные, накормила его и спать уложила, а поутру ранёхонько будит и давай расспрашивать. Иван, гостиный сын, рассказал ей всю подноготную и просит:
— Научи, бабушка, как до царя Некрещёного Лба дойти.
— Ну, хорошо, что ты ко мне зашёл, а то не бывать бы тебе живому: царь Некрещёный Лоб крепко на тебя сердит, что долго к нему не являлся. Послушай же, ступай по этой тропинке и дойдёшь до пруда, спрячься за дерево и выжидай время: прилетят туда три голубицы — красные девицы, дочери царские; отвяжут свои крылышки, поснимают свои платья и станут в пруду плескаться. У одной крылышки будут пёстренькие; вот ты улучи минуточку и захвати их к себе и до тех пор не отдавай, пока не согласится она пойти за тебя замуж. Тогда всё хорошо будет.
    Попрощался Иван, гостиный сын, с бабою-ягою и пошёл по указанной тропинке.
    Шёл-шёл, увидал пруд и спрятался за густое дерево. Немного спустя, прилетели три голубицы, одна с пёстрыми крылышками, ударились оземь и обернулись красными девицами; сняли свои крылышки, сняли своё платье и начали купаться. А Иван, гостиный сын, держит ухо востро, подполз потихоньку и утащил пёстрые крылышки. Смотрит: что-то будет? Выкупались красные девицы, вышли из воды; две тотчас же нарядились, прицепили свои крылышки, обернулись голубицами и улетели, а третья осталась пропажи искать.
    Ищет, сама приговаривает:
— Скажи, отзовись, кто взял мои крылышки; если старый старичок — будь мне батюшкой, если средних лет — милым дядюшкой, если добрый молодец — пойду за него замуж.
    Иван, гостиный сын, вышел из-за дерева:
— Вот твои крылышки!
— Ну, скажи теперь, добрый молодец, наречённый муж, какого ты роду-племени и куда путь держишь?
— Я Иван, гостиный сын, а путь держу к твоему батюшке, царю Некрещёному Лбу.
— А меня зовут Василиса Премудрая.
    А была Василиса Премудрая любимая дочь у царя: и умом и красотой взяла. Указала она своему жениху дорогу к царю Некрещёному Лбу, вспорхнула голубицею и полетела вслед за сестрами.
    Пришёл Иван, гостиный сын, к царю Некрещёному Лбу; наставил его царь на кухне служить, дрова рубить, воду таскать. Невзлюбил его повар Чумичка, стал на него царю наговаривать:
— Ваше царское величество! Иван, гостиный сын, похваляется, что может он за единую ночь вырубить большой дремучий лес, брёвна в кучи скласть, коренья повыкопать, а землю вспахать и засеять пшеницею; ту пшеницу сжать, смолотить и в муку смолоть; из той муки пирогов напечь, вашему величеству на завтрак поднесть.
— Хорошо,— говорит царь,— позвать его ко мне!
    Явился Иван, гостиный сын.
— Что ты там похваляешься, что за единую ночь можешь вырубить дремучий лес, землю вспахать — словно поле чистое, и засеять пшеницею; ту пшеницу сжать, смолотить и в муку обратить; из той муки пирогов напечь, мне на завтрак поднесть. Смотри же, чтоб к утру всё было готово.
    Сколько ни отпирался Иван, гостиный сын, ничего не помогло; приказ дан — надо исполнять. Идёт он от царя, и буйную голову свою повесил с горя. Увидала его царская дочь Василиса Премудрая и спрашивает:
— Что так пригорюнился?
— Что тебе и говорить? Ведь ты моему горю не пособишь!
— Почём знать, может и пособлю.
    Рассказал ей Иван, гостиный сын, какую службу приказал ему царь Некрещёный Лоб.
— Ну, это что за служба! Это — службишка, служба будет впереди. Ступай спать ложись; утро вечера мудренее, к утру всё будет сделано.
    Ровно в полночь вышла Василиса Премудрая на красное крыльцо, закричала зычным голосом — и в минуту собрались со всех сторон работники: видимо-невидимо их. Кто деревья валит, кто коренья копает, а кто землю пашет; в одном месте сеют, а в другом уже жнут и молотят. Пошла пыль столбом, а к рассвету уж зерно смолото и пироги напечены. Понёс Иван, гостиный сын, пироги на завтрак царю Некрещёному Лбу.
— Молодец,— сказал царь и велел наградить его из своей царской казны.
    Повар Чумичка пуще прежнего озлобился на Ивана, гостиного сына, стал опять наговаривать:
— Ваше царское величество! Иван, гостиный сын, похваляется, что может за единую ночь сделать такой корабль, что будет летать по поднебесью.
— Хорошо, позвать его сюда!
    Позвали Ивана, гостиного сына.
— Что ты слугам моим похваляешься, что можешь за единую ночь, сделать чудесный корабль и тот корабль будет летать по поднебесью, а мне ничего не сказываешь. Смотри же у меня, чтоб к утру всё поспело.
    Иван, гостиный сын, повесил с горя свою буйную голову ниже могучих плеч, идёт от царя сам не свой. Увидала его Василиса Премудрая:
— О чём пригорюнился, о чём запечалился?
— Как мне не печалиться? Приказал царь Некрещёный Лоб построить за единую ночь корабль-самолёт.
— Это что за служба! Это — службишка, служба будет впереди. Ступай спать ложись; утро вечера мудренее, к утру всё будет сделано.
    В полночь вышла Василиса Премудрая на красное крыльцо, закричала зычным голосом — и в минуту сбежались со всех сторон плотники. Принялись топорами постукивать, живо работа кипит, к утру совсем готова. — Молодец,— сказал царь Ивану, гостиному сыну, — поедем теперь кататься.
    Сели они вдвоём да третьего прихватили с собой, повара Чумичку, и полетели по поднебесью. Пролетают они над звериным двором; нагнулся повар вниз посмотреть, а Иван, гостиный сын, тем временем взял и столкнул его с корабля. Лютые звери тотчас разорвали его на мелкие части.
— Ах,— кричит Иван, гостиный сын,— Чумичка свалился!
— Чёрт с ним,— сказал царь Некрещёный Лоб,— собаке собачья и смерть!
    Воротились во дворец.
— Хитёр ты, Иван, гостиный сын,— говорит царь,— вот тебе третья задача: объезди мне неезжалого жеребца, чтоб мог под верхом ходить. Объездишь жеребца — отдам за тебя замуж дочь мою.
    "Ну, эта работа лёгкая",— думает Иван, гостиный сын; идёт от царя, сам усмехается.
    Увидала его Василиса Премудрая, расспросила про всё и говорит:
— Не умён ты, Иван, гостиный сын. Теперь задана тебе служба трудная, работа нелёгкая; ведь жеребцом-то будет сам царь Некрещёный Лоб. Понесёт он тебя по поднебесью выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и размечет все твои косточки по чистому полю. Ступай поскорей к кузнецам, закажи, чтоб сделали тебе железный молот пуда в три; а как сядешь на жеребца, покрепче держись да железным молотом по голове осаживай.
    На другой день вывели конюхи жеребца неезжалого: еле держат его. Храпит, рвётся, на дыбы становится. Только сел на него Иван, гостиный сын, поднялся жеребец выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и полетел по поднебесью быстрей сильного ветрa. А ездок крепко держится, да всё молотом по голове его осаживает. Выбился жеребец из сил и опустился на сырую землю. Иван, гостиный сын, отдал жеребца конюхам, а сам отдохнул и пошёл во дворец. Встречает его царь Некрещёный Лоб с завязанной головой.
— Объездил коня, ваше величество.
— Хорошо, приходи завтра невесту выбирать, а нынче у меня голова болит.
    Поутру говорит Ивану, гостиному сыну, Василиса Премудрая: — Нас у батюшки три сестры; обернёт он нас кобылицами и заставит тебя невесту выбирать. Смотри—примечай; на моей уздечке одна блёсточка потускнеет. Потом выпустит нас голубицами; сестры будут потихоньку гречиху клевать, а я нет—нет да взмахну крылышком. В третий раз выведет нас девицами — одна в одну и лицом, и ростом, и волосом; я нарочно платочком махну, по тому меня узнавай.
    Как сказано, вывел царь Некрещёный Лоб трёх кобылиц — одна в одну, и поставил в ряд.
— Выбирай за себя любую.
    Иван, гостиный сын, зорко оглянул; видит: на одной уздечке блёсточка потускнела, схватил за ту уздечку и говорит:
— Вот моя невеста.
— Дурную берёшь. Можно и получше выбрать.
— Ничего, мне и эта хороша.
— Выбирай в другой раз.
    Выпустил царь трёх голубиц — перо в перо, и насыпал им гречихи. Иван, гостиный сын, заприметил, что одна всё крылышком потряхивает, схватил её за крыло.
— Вот моя невеста!
— Не тот кус хватаешь; скоро подавишься. Выбирай в третий раз.
    Вывел царь трёх девиц — одна в одну и лицом, и ростом, и волосом.
    Иван, гостиный сын, увидел, что одна платочком махнула, схватил её за руку.
— Вот моя невеста!
    Делать было нечего, отдал за него царь Некрещёный Лоб Василису Премудрую, и сыграли свадьбу весёлую.
    Ни мало, ни много прошло времени, задумал Иван, гостиный сын, бежать с Василисою Премудрою в свою землю. Оседлали они коней и уехали тёмною ночью. Поутру хватился царь Некрещёный Лоб и послал за ними погоню.
— Припади к сырой земле,— говорит Василиса Премудрая мужу,— не услышишь ли чего.
    Он припал к сырой земле, послушал и отвечает:
— Слышу конское ржание.
    Василиса Премудрая сделала его огородом, а себя кочаном капусты. Воротилась погоня к царю с пустыми руками.
— Ваше царское величество, не видать ничего в чистом поле, только и видели один огород, а в том огороде кочан капусты.
— Поезжайте, привезите мне тот кочан капусты; ведь это они умудряются.
    Опять поскакала погоня, опять Иван, гостиный сын, припал к сырой земле.
— Слышу,— говорит,— конское ржание. Василиса Премудрая сделалась колодцем, а его оборотила ясным соколом; сидит ясный сокол на срубе да пьёт поду.
    Приехала погоня к колодцу — нет дальше дороги, и поворотила назад.
— Ваше царское величество, не видать ничего в чистом поле; только и видели один колодец, из того колодца ясный сокол воду пьёт.
    Поскакал догонять сам царь Некрещёный Лоб.
— Припади-ка к сырой земле, не услышишь ли чего,— говорит Василиса Премудрая своему мужу.
— Ох, стучит-гремит пуще прежнего.
— То отец за нами гонится. Не знаю, не придумаю, что делать.
— Я и подавно не ведаю.
    Были у Василисы Премудрой три вещицы: щётка, гребёнка и полотенце; вспомнила про них и говорит:
— Есть у меня оборона от царя Некрещёного Лба. Махнула назад щёткою — и сделался большой дремучий лес: руки не просунешь, а кругом в три года не обойдёшь. Вот царь Некрещёный Лоб грыз-грыз дремучий лес, проложил себе тропочку, пробился и опять в погоню. Близко нагоняет, только рукою схватить; Василиса Премудрая махнула назад гребёнкою — и сделалась большая—большая гора: не пройти, не проехать.
    Царь Некрещёный Лоб копал-копал гору, проложил тропочку и опять погнался за ними. Тут Василиса Премудрая махнула назад полотенцем — и сделалось великое-великое море. Царь прискакал к морю, видит, что дорога заставлена, и поворотил домой.
    Стал подходить Иван, гостиный сын, с Василисою Премудрою к своей земле и сказывает ей:
— Я вперёд пойду, извещу о тебе отца с матерью, а ты меня здесь подожди.
— Смотри же,— говорит ему Василиса Премудрая,— как придёшь домой, со всеми целуйся, не целуйся только со своей крёстной матерью, а то меня позабудешь.
    Иван, гостиный сын, воротился домой, всех перецеловал на радостях, поцеловал и крёстную мать, да и забыл про Василису Премудрую. Стоит она, бедная, на дороге, дожидается; ждала-ждала — не идёт за ней Иван, гостиный сын; пошла в город и нанялась в работницы к одной старушке. А Иван, гостиный сын, задумал жениться, сосватал себе невесту и затеял пир на весь мир.
    Василиса Премудрая узнала про то, нарядилась нищенкой и пошла на купеческий двор, просить милостыньку.
— Погоди, — говорит купчиха,— я тебе маленький пирожок испеку; от большого резать не стану.
— И за то спасибо, матушка.
    Только большой пирог пригорел, а маленький хорош вышел. Купчиха отдала ей горелый пирог, а маленький на стол подала. Разрезали тот пирожок — и тотчас вылетели из него два голубя.
— Поцелуй меня,— говорит голубь голубке.
— Нет, ты меня позабудешь, как забыл Иван, гостиный сын, Василису Премудрую.
    И в другой и в третий раз говорит голубь голубке:
— Поцелуй меня!
— Нет, ты меня позабудешь, как забыл Иван, гостиный сын, Василису Премудрую.
    Опомнился Иван, гостиный сын, узнал, кто такая нищенка, и говорит отцу, матери и гостям:
— Вот моя жена!
— Ну, коли у тебя есть жена, так и живи с нею.
    Новую невесту богато одарили и домой отпустили, а Иван, гостиный сын, с Василисою Премудрою стали жить-поживать да добра наживать, лиха избывать.