Сказка Самовар

    Было это летней ночью на даче.
    В маленькой комнате стоял на столе у окна пузатый самовар и смотрел в небо, горячо распевая:

            Замечаете ли, чайник, что луна
            Чрезвычайно в самовар влюблена?

    Дело в том, что люди забыли прикрыть трубу самовара тушилкой и ушли, оставив чайник на конфорке; углей в самоваре было много, а воды мало — вот он и кипятился, хвастаясь пред всеми блеском своих медных боков.
    Чайник был старенький, с трещиной на боку, и очень любил дразнить самовар. Он уж тоже начинал закипать; это ему не нравилось, — вот он поднял рыльце кверху и шипит самовару, подзадоривая его:

            На тебя луна
            Смотрит свысока,
            Как на чудака, —
            Вот тебе и — на!

    Самовар фыркает паром и ворчит:

            Вовсе нет. Мы с ней — соседи.
            Даже несколько родня:
            Оба сделаны из меди,
            Но она — тусклей меня,
            Эта рыжая лунишка, —
            Вон на ней какие пятна!

            Ах, какой ты хвастунишка,
            Даже слушать неприятно! —

зашипел чайник, тоже выпуская из рыльца горячий пар.
    Этот маленький самовар и вправду очень любил хвастаться; он считал себя умницей, красавцем, ему давно уже хотелось, чтоб луну сняли с неба и сделали из неё поднос для него.
    Форсисто фыркая, он будто не слышал, что сказал ему чайник, — поёт себе во всю мочь:

            Фух, как я горяч!
            Фух, как я могуч!
            Захочу — прыгну, как мяч,
            На луну выше туч!

    А чайник шипит своё:


            Вот извольте говорить
            С эдакой особой.
            Чем зря воду—то варить.
            Ты — прыгни, попробуй!

    Самовар до того раскалился, что посинел весь и дрожит, гудит:

            Покиплю ещё немножко,
            А когда наскучит мне, —
            Сразу выпрыгну в окошко
            И женюся на луне!

    Так они оба всё кипели и кипели, мешая спать всем, кто был на столе. Чайник дразнит:

            Она тебя круглей.

            Зато в ней нет углей,—

отвечает самовар.
    Синий сливочник, из которого вылили все сливки, сказал пустой стеклянной сахарнице:

            Всё пустое, всё пустое!
            Надоели эти двое!

            Да, их болтовня
            Раздражает и меня,—

ответила сахарница сладеньким голосом. Она была толстая, широкая и очень смешлива, а сливочник – так себе, горбатенький господин унылого характера с одной ручкой; он всегда говорил что—нибудь печальное:
— Ах, — сказал он, —

            Всюду — пусто, всюду — сухо,
            В самоваре, на луне.

    Сахарница, поёжившись, закричала:

            А в меня залезла муха
            И щекочет стенки мне...
            Ох, ох, я боюсь,
            Что сейчас засмеюсь!

            Это будет странно –
            Слышать смех стеклянный...—

невесело сказал сливочник.
    Проснулась чумазая тушилка и зазвенела:

            Дзинь! Кто это шипит?
            Что за разговоры?
            Даже кит ночью спит,
            А уж полночь скоро!

    Но, взглянув на самовар, испугалась и звенит:

            Ай, люди все ушли
            Спать или шляться,
            А ведь мой самовар
            Может распаяться!
            Как они могли забыть
            Обо мне, тушилке?
            Ну, придётся им теперь
            Почесать затылки!

    Тут проснулись чашки и давай дребезжать:

            Мы скромные чашки,
            Нам всё всё равно!
            Все эти замашки
            Мы знаем давно!
            Нам ни холодно, ни жарко,
            Мы привыкли ко всему!
            Хвастун самоварко,
            И не верим мы ему.

    Заворчал чайник:

            Ф-фу, как горячо,
            Жарко мне отчайно.
            Это не случайно,
            Это чрезвычайно!

    И — лопнул!
    А самовар чувствовал себя совсем плохо: вода в нём давно вся выкипела, а он раскалился, кран у него отпаялся и повис, как нос у пьяного, одна ручка тоже вывихнулась, но он всё ещё храбрился и гудел, глядя на луну:

            Ах, будь она ясней,
            Не прячься она днём,
            Я поделился б с ней
            Водою и огнём!
            Она со мной тогда
            Жила бы не скучая,
            И шёл бы дождь всегда
            Из чая!

    Он уж почти не мог выговаривать слов и наклонялся набок, но всё ещё бормотал:

            А если днём она должна ложиться спать,
            Чтоб по ночам светлей сияло её донце, —
            Я мог бы на себя и днём и ночью взять
                Обязанности солнца!
            И света и тепла земле я больше дам,
                Ведь я его и жарче и моложе!
            Светить и ночь и день ему не по годам, —
                А это так легко для медной рожи!

    Тушилка обрадовалась, катается по столу и звенит:

            Ах, это очень мило!
            Это очень лестно!
            Я бы солнце потушила,
            Ах, как интересно!

    Но тут — крак! — развалился самовар на кусочки, кран клюкнулся в полоскательную чашку и разбил её, труба с крышкой высунулась вверх, покачалась, покачалась и упала набок, отколов ручку у сливочника; тушилка, испугавшись, откатилась на край стола и бормочет:

            Вот смотрите: люди вечно
            Жалуются на судьбу,

            А тушилку позабыли
            Надеть на трубу!

    А чашки, ничего не боясь, хохочут и поют:

            Жил-был самовар,
            Маленький, да пылкий,
            И однажды не прикрыли
            Самовар тушилкой!
            Был в нём сильный жар,
            А воды немного;
            Распаялся самовар, —
            Туда ему дорога,
            Туда и до-ро-га-а!