Рассказ Татьяна Петровна

    День начинала мама. Она надевала нарядный клеенчатый передник и быстро-быстро бегала из комнаты в кухню, готовила завтрак, прибирала, мыла посуду. А когда бабушка порывалась встать, ласково говорила:
— Лежи, лежи! Нечего тут двоим делать!
    Сначала бабушка слушалась, потом начинала охать и возмущаться:
— Да чего это я лежать буду? У тебя одной дела, что ли? Мне вон кур выпустить надо!
    Бабушка вставала, одевалась и шла к сарайчику. Оттуда уже неслось громкое кудахтанье и крик петуха.
— Ишь ты! — говорила бабушка. — Сейчас! Сейчас! Иди, иди, петушиная голова! Нечего на хозяйку глотку драть! Недовольный какой!
    На крыльцо выбегала Таня. От утреннего умывания волосы и ресницы ее были мокрые, руки тоже были вытерты наспех. Она громко чмокала бабушку в щеку.
— Фу-ты, вся мокрая! — говорила старушка, утирая лицо платком.
— Ничего, обсохну, — не смущалась девочка.
    Ей нравилось смотреть, как, густо сбившись в кучку, куры, оспаривая друг у друга крошки, стучат клювами по тарелке. Белые, черные, пестрые хвостики торчали вверх. Таня, растопырив руки, неожиданно бросалась ловить их. Куры с громким криком разлетались в разные стороны. Рассерженный петух бросался на Таню. Бабушка хватала девочку за руку:
— Ну, что ты делаешь? Озорница этакая! — И, втаскивая Таню в комнату, закрывала за ней дверь.
    Таня бежала к маме:
— Мамочка, я тебе посуду помою! Нет, лучше подмету, ладно? Или пыль сотру, ладно?
— "Ладно, ладно"!.. — передразнивала ее мама. — Ну что ты ходишь за мной? Возьми щетку и подметай. Кажется, большая девочка — сама видишь, что нужно делать!
    Таня со щеткой лезла под кровать и выметала оттуда башмаки и туфли. Потом высовывала щетку в окно и стучала по подоконнику, стряхивая с нее пыль.
— Тише! Тише! Бориску разбудишь!
    Но трехлетний Бориска уже открыл глаза:
— А мама?
    Он всегда просыпался с одним и тем же вопросом: "А мама?"
    Таня бежала в кухню:
— Уже "А мама" проснулся!
    Мама подходила к кроватке. Бориска теплыми руками обнимал маму за шею, дотрагивался пальчиком до маминых губ и просил:
— Смейся, мама!..
    Бориска любил одеваться сам. Застегивая рубашечку, он часто попадал не в те петли, начинал сердиться, натягивал на себя одеяло и прятался под него с головой.
    Тане становилось жалко братишку. Она бегала вокруг кроватки:
— Ку-ку! Ку-ку!
    И, приподняв краешек одеяла, прижимала свое смеющееся лицо к толстым щекам брата.
— Уходи!.. Уходи! — отбивался Бориска.
    Мама обнимала девочку:
— Оставь его. Он капризный сегодня, неприятный какой-то.
— Нет, приятный! — кричал Бориска, высовывая из-под одеяла испуганное лицо. И, видя, что мама с Таней уходят, протягивал к ним пухлые ладошки: — Нет, приятный, нет, приятный!
    Мама с Таней переглядывались, как две заговорщицы.
— Вернемся уже, — шептала Таня, — а то заревет…
— Ну, будешь хорошим мальчиком? Я тебя сейчас одену…
— Ладно, — неожиданно соглашался Бориска.
    По сравнению с братишкой Таня чувствовала себя очень умной и взрослой.
— Тебе до меня еще много жить надо, и все равно я всегда старше буду, — говорила она братишке.
    На дворе Таня затевала шумные, беспокойные игры. Большей частью она придумывала их сама. Любимая ее игра в "путешествие" редко кончалась хорошо. То какой-нибудь мальчишка сваливался с корабля, построенного детьми из садовых скамеек, то разбивал себе нос, прыгая с бочки. За рев маленький путешественник исключался из игры. А Таня снова выезжала в открытый океан, отбирая себе самых ловких и крепких ребят. Младшие, сбившись в кучу, завистливо смотрели, как, сидя верхом на скамейке и разгребая руками воздух, уплывают от них старшие.
            Моряки — народ отважный,
            Не пугает их вода… — запевала Таня. Но тут появлялись взрослые:
— Почему ты малышей не берешь? Играйте все вместе. Нехорошо так…
    Тане становилось скучно, и она шла домой.
— Что прибежала? — подозрительно спрашивала бабушка. — Напроказила небось?
— Скучно, — говорила Таня.
— Ну, сейчас плясать будем, — ворчала бабушка. — Погляди лучше книжку. Все перезабыла поди. Второклассница!..
    За ужином мама была молчалива, что-то обдумывала про себя, а потом вдруг подошла к бабушке и крепко поцеловала ее.
— Я уезжаю. Не волнуйся. Всего на три месяца…
— Батюшки! — всплеснула руками бабушка. — На три месяца! Да ведь это за три года покажется!
    На лице у нее появился румянец, она взволнованно скомкала салфетку и показала на Таню:
— Если б другая девочка была!..
— Таня! Ты слышишь, что бабушка говорит? — грустно спросила мама.
    Таня молча кивнула головой.
— Ты понимаешь, что я должна ехать? Меня посылают в командировку.
    Бабушка твердо сказала:
— Не расстраивайся, Нюточка. Надо так надо! А мы и одни с Танюшкой управимся, — неуверенно добавила она, взглянув на внучку.
— Управимся! Управимся! — закричала Таня.
    Мама начала укладываться.
    Сидя на чемодане, она долго говорила наедине с дочкой:
— Бабушка старенькая, ей трудно… А ты уже большая девочка…
    Обе вышли из комнаты с красными глазами.
    Бабушка держалась крепко, но про себя волновалась то по одной, то по другой причине.
— Вот еще, Нюточка, — говорила она маме, — по нашей улице все какие-то стройки идут… Как бы наш дом-то не перевезли на другое место. Ты бы там сказала кому надо, что тут вот куры у меня… — Да не тронут твоих кур, — смеялась мама. — И все это не так скоро! — Ну, не скоро, не скоро, а раз уж по плану намечено — того и гляди, с места стронемся! — Ах, мамочка, ну что ты придумываешь? Ничего тут не случится за три месяца.
    Мама уехала. Бабушка стала строже. Она как будто даже прибавилась в росте и ходила по дому прямая, сосредоточенная. У Бориски она все время щупала лоб и ни с того ни с сего просила его показать язычок. Каждое маленькое событие волновало ее.
— Бабушка! За квартиру счет принесли!
— Где, где! Да не хватай ты! Что еще за бумажка такая? Разглядеть надо!
— Да, бабушка, ведь всегда такую приносят!
— "Всегда, всегда"! Не учи ты меня, пожалуйста!
    Таня посмеивалась, а иногда нарочно поддразнивала старушку.
— Наш дом скоро перевозить будут, — говорила она, растягивая слова, и, подражая бабушке, добавляла: — Уж не знаю, куда и как…
    Старушка поднимала на лоб очки:
— Это ты чего болтаешь? Кто тебе сказал?
    Таня со смехом бросалась к ней на шею:
— Я пошутила, бабушка, пошутила!
— Тьфу! Поди ты от меня! Все какие-то свои штуки выкомариваешь!
    Иногда Таня вспоминала последний разговор с мамой. Она вскакивала утром и принималась за всякие дела. Поставив на плиту молоко, бежала одевать братишку или принималась за уборку. Молоко сбегало. Сосед Алексей Степанович, выходя из своей комнаты, ворчал:
— Ну, напустила угару! Дышать нечем!
    Бориска кричал:
— А мама? — и капризничал.
    Таня, потеряв терпение, шлепала брата. На шум прибегала бабушка:
— Бессовестная девочка! Уходи отсюда! — и принималась сама успокаивать Бориску.
    А Таня, надув губы, уходила во двор.

            * * *
    1 сентября начались занятия в школе. Таня с вечера складывала в сумку свои книги, аккуратно вешала на спинку стула коричневую форму. Утром быстро одевалась, пила чай и, крикнув:
— До свиданья, бабушка! — убегала.
    В школе Тане нравилось все: молоденькая учительница Ирина Петровна, подруги, светлый класс с черной доской, цветы на окнах, которые девочки поливали по очереди каждый день. Нравились Тане и уроки. Она любила стоять у доски и отвечать на вопросы Ирины Петровны. Любила старательно выводить на доске мелом слова, которые диктовала учительница. Не ответить на заданный вопрос Тане было стыдно, и дома она тщательно готовила уроки.
    Но больше всего в школе Тане нравилась вожатая Зина — высокая, худенькая, с гладкими черными косами, связанными вместе одной ленточкой, и красным галстуком на шее. Зина всегда умела чем-то занять девочек. В перемену она выходила с ними на большой двор школы, собирала их в круг и, стоя посредине, хлопала в ладоши:
— Давайте, девочки, споем "Березоньку"!
— А мы не умеем, — раздавались голоса.
— Ничего, я вас научу. Пойте за мной!
    Зина начинала тихонько напевать, голосок у нее был слабенький, но она так старательно выводила песню, что даже тонкие брови ее поднимались вверх и все лицо краснело. Таня изо всех сил помогала Зине, первая подхватывала песню и пела громче всех. Всем становилось очень весело. Один раз Зина придумала смешную игру, которая называлась "Куриный разговор", и разделила девочек на петушков и курочек.
— Станьте друг против друга и пойте за мной:
            Встретила Хохлатка
            Петю-Петушка,
            Друг дружке поклонились
            Два красных гребешка.
            И, разгребая лапками
            Навозный теплый сор.
            Они ведут учтивый
            Куриный разговор…
    Поклонитесь! Так! Теперь курочки поют:
            "Ты куд-куда,
            Ты куд-куда,
            Ты куд-куда идешь?"
    Теперь петушки поют:
            "Я, ко-ко-ко,
            Я, ко-ко-ко,
            Шагаю прямо в рожь!"
            "Ах, куд-куда,
            Вот куд-куда,
            Возьми меня туда!"
            "Но, ко-ко-ко,
            Но, ко-ко-ко,
            Ведь это далеко!"
            "А не беда,
            Куд-куд-куда, —
            Мы после отдохнем!"
            Так ко-ко-ко
            И куд-куда
            Пошли гулять вдвоем!
    Девочки просили Зину:
— Еще! Еще поиграем!
    Все расшалились, начали кудахтать и кукарекать, и от этого всем было очень смешно.
    А Таня, придя после уроков домой, собрала во дворе малышей.
— Сначала мы споем песню "Березонька", — сказала она, — а потом поиграем в смешную игру "Куриный разговор".
    Малыши облепили Таню со всех сторон. Таня терпеливо учила их словам песни и пела сама, высоко поднимая вверх брови, как это делала Зина. Малыши часто сбивались, но послушно выполняли все, что говорила им Таня, и, когда игра кончилась, долго не хотели расходиться.
— Завтра опять будем играть, — пообещала им Таня, уводя за руку Бориску, который никак не мог успокоиться и все кукарекал.
    Старшие ребята досадовали: им было скучно без Тани.
— Ну, связалась с малышами… — ворчали они. — Давай лучше в путешествия поиграем!
— А кто же будет занимать малышей? — вдруг сказала Таня.
    С тех пор, приходя после уроков домой, Таня стала каждый день играть с малышами, втягивая в игру и старших ребят.
    Дома она начала заботиться о Бориске. Вечером сама укладывала брата и, придвинув к кроватке свой стульчик, спрашивала:
— Хочешь, я тебе сказочку расскажу?
    Бабушка на цыпочках подходила к дверям.
— Жила-была курочка-ряба… — тихо доносилось до нее из комнаты.
            * * *
    Один раз Ирина Петровна сказала:
— Нам дали при школе участок. Сегодня после уроков мы будем сажать маленькие деревца.
    И когда все девочки вышли на участок, оказалось, что там уже вырыты ямки: это сделала Зина со старшими девочками. И еще Зина очень интересно придумала: каждая девочка, сажая деревце, написала на дощечке, кто его посадил. Все так и сделали. А потом бегали по саду и громко читали: "Катина березка", "Марусина вишенка", "Валина груша". Появилась и "Танина яблонька". Когда сад был уже посажен, Зина сказала:
— Ай-ай-ай! Остались еще деревца. А места уже нет. Что же нам с ними делать?
    Таня вспомнила свой двор: как бы обрадовались все ребята, если б у них появился свой садик.
— Зина, дай мне эти деревца, — попросила Таня, — я посажу их в нашем дворе.
    Зина удивилась:
— Ты сама их посадишь?
— Нет, с ребятами. У нас во дворе много ребят.
— Хорошо, Танюк, бери! Я помогу тебе отнести их домой.
    На другой день во дворе перед Таниным домом вырос целый молодой лесок. И у ребят появились новая радость и новая забота.
    В конце сентября сильно похолодало.
    Около бабушкиного сарайчика были сложены дрова. Надо было переколоть и убрать их.
— Я все сделаю, бабушка, — сказала Таня. — Ты не беспокойся.
    Ранним утром девочка накинула платок и побежала к дворнику:
— Дядя Степа! Поколите нам дрова!
— Занят, — важно сказал дворник. — Вон рабочие завтракают — может, кто и возьмется!
    В последнее время во дворе началась стройка. Гора стружек была свалена в углу. Посреди двора лежали бревна и доски. Рабочие завтракали, сидя на сложенных бревнах.
    Таня подошла к ним и остановилась, не зная, с чего начать.
— Ну что, гражданочка, скажешь? Работать с нами пришла или гостьей будешь? — пошутил молодой рабочий.
    Таня присела рядом с ним на бревно:
— Мне надо дрова расколоть. За деньги…
— Слышь, Митрич! Дрова колоть пришла, — подмигнул рабочий.
— Никакого смеху тут нет, — обиженно сказала Таня.
— Смеху нет, — значит, дело есть! — добродушно улыбнулся старик, которого звали Митрич. — Тебе чего, дрова, что ли, поколоть?
— Ну да! — обрадовалась Таня. — Поколоть и в сарайчик сложить.
— А где живешь-то?
— Здесь, — Таня показала рукой: — Вон мой дом, где деревца посажены.
— Ну что ж! Завтра приду до работы и справлюсь!
    Таня побежала домой:
— Бабушка, наняла!
— Чего наняла?
— Да рабочего… Митрича… дрова поколоть!
— Ишь ты! — удивилась старушка. — Да как же это ты?
— Очень просто, — сказала Таня.
— Чудеса! — покачала головой бабушка.
            * * *
    Когда старушка проснулась, Бориска, сидя на полу, строил из кубиков дом, а в кухне разговаривали два голоса.
    Бабушка приоткрыла дверь. Таня в длинном мамином переднике, с приглаженными волосами хлопотала около стола. За столом сидел старик в синей блузе, перед ним дымилась тарелка картошки. Таня обильно поливала ее маслом и приговаривала:
— Кушайте, пожалуйста. Кто работает, тому много есть надо.
— Да уж это, хозяюшка, конечно: сила-то, она из пищи вырабатывается. Ничего, сейчас все, как надо, оборудуем: и поколем, и сложим дровишки ваши, — принимаясь за картошку, говорил Митрич и, ласково прищурившись, поинтересовался: — Я смотрю — росточком вы небольшие, а проворные. Какой же ваш возраст, позвольте полюбопытствовать?
— Возраст? — переспросила Таня. Она не знала этого слова и, поспешно снимая с плиты кофейник, сказала: — Вот еще кофе вам!
    Митрич положил локти на стол, оглядел Таню с головы до ног и снова спросил:
— А как же вас звать, хозяюшка?
    Таня вспомнила, как отвечала мама, и важно сказала:
— Меня звать попросту… Татьяна Петровна!
    Бабушка отошла от двери.
— Ну и ну — Татьяна Петровна! Смех и грех с ней. В передник вырядилась… — И, сидя на кровати, старушка смеялась до слез, повторяя: — Татьяна Петровна! Ишь ты!
    А на дворе Митрич колол дрова и говорил Тане:
— Дрова ваши, Татьяна Петровна, сыроваты малость. Ежели щепок или стружек вам на разжижку понадобится, так ко мне на стройку пожалуйте! Корзиночку наложите, и готов… А то вы, хозяюшка Татьяна Петровна, с этими дровами замучаетесь.
    Называя девочку Татьяной Петровной, старик усмехался доброй усмешкой и лукаво поглядывал по сторонам. Около Таниного крыльца собрались ребята; они толкали друг дружку и хихикали:
— Татьяна Петровна! Татьяна Петровна!
— Да она просто Таня! — крикнула Митричу одна девочка. — Она еще маленькая, в школе еще учится!
    Таня смутилась, но Митрич положил топор и серьезно сказал:
— А это ничего не обозначает, что учится. Человек до самой смерти чему-нибудь учится. Она хозяйка, при своем деле находится. Значит, и величать ее надо: "Татьяна Петровна".
— Татьяна Петровна! Татьяна Петровна! — с удовольствием повторяли ребята. Им очень понравилось называть Таню этим взрослым именем.
    Теперь, когда малыши приходили к Тане домой, они звонили и спрашивали:
— Пришла Татьяна Петровна?
— Три звонка, четыре звонка… — ворчал Алексей Степанович. — Бросаешь работу, думаешь — к тебе, а тут, пожалуйте, от горшка два вершка и Татьяну Петровну спрашивают!
    Как-то вечером он прибил к двери дощечку и написал печатными буквами: "Татьяна Петровна — звонить 2 раза".
    Дети приходили к Татьяне Петровне заниматься. Они приносили с собой тетрадки, усаживались за стол и писали палочки или раскрашивали картинки. Таня играла в учительницу. С малышами она чувствовала себя совсем взрослой и охотно откликалась на свое новое имя.
    Иногда женщины с Таниного двора, прочитав на двери записку, звонили два раза и с улыбкой спрашивали:
— Татьяна Петровна дома?
— Дома, дома, — улыбалась бабушка.
— Можно к ней часа на два своего малыша подкинуть — не с кем оставить его?
— Танюша! — кричала бабушка. — К тебе пришли!
    Приближался день рождения Бориски. Таня подолгу шепталась с бабушкой. Вечером, лежа в кровати, обдумывала все свои дела. Надо испечь пирог и купить Бориске подарок. Позвать ребятишек, играть с ними, угощать их. Таня представила себе, как мама встречает гостей, как улыбается им, шутит, смеется и каждому старается сделать приятное. В темноте девочка улыбается и шепчет:
— Кому пирожка?
    Вечером, накануне праздника, бабушка месит пухлое тесто. Сладко пахнет ванилью и миндалем. Бориска, переваливаясь на толстых ножках, входит в кухню и, потянув носом воздух, причмокивая языком, говорит:
— Пахнет цветочками!
    Бабушка и Таня хлопочут. Обе они красные, перепачканные в муке.
— Бабушка, не сгорит пирог?
— Да нет, не должно! Подержи-ка полотенце, Танечка! Ох, батюшки! Кажется, один бочок жаром прихватило! Ступай, деточка, принеси белки сбитые да миндаль захвати!
    Наконец все готово. На вышитом полотенце лежат сладкие булки, пирожки и посыпанный сахаром крендель.
— Удачные, да, бабушка? — в сотый раз спрашивает Таня.
    Она сидит на своей кровати с закрытыми глазами и стягивает с ноги чулок — чулок длинный-длинный… Он никак не кончается…
    За окном летают красные, синие, зеленые шары. Они привязаны ниткой к форточке.
    Бориска потягивается и открывает глаза.
— Бабушка, иди! — взволнованно кричит Таня и бросается к окошку.
    Бабушка подходит к кроватке:
        С гуся вода — с Борюшки худоба!
        Потягунушки-порастунушки,
        Поперек толстунушки,
        Спинку поцеловать, пяточку пощекотать,
        Здоровьечка пожелать!
    Бориска выгибает спинку и звонко хохочет.
— С днем рождения, Борюшка! Расти большой, голубчик! — растроганно говорит бабушка.
    Глаза Бориски широко раскрываются:
— Шары! Шары!
    Таня едва успевает чмокнуть брата и пожелать ему здоровья. Вокруг Борискиной головы уже летают шары; он дергает их за нитку и громко радуется.
    Когда Таня приходит из школы, собираются гости.
    Алексей Степанович сидит за столом рядом с бабушкой. Бабушка в шелковом платье с белой рюшкой вокруг шеи. Бориска в новом костюмчике, толстый, смешной и удивленный, сидит среди детей.
    Таня поверх нарядного платья надела мамин передник: в такой день она ни за что не решилась бы расстаться с ним. Ведь она хозяйка!..
    В передней два звонка… еще два.
— Пожалуйста! Входите, входите!
— Здравствуйте, здравствуйте, Татьяна Петровна!
— Ну, где тут самый главный у вас?
— Боря, Боря! Гости пришли!
    Бориска вылезает из-за стола и бежит к двери, потом смущается, прячется за Таню и убегает, прижимая к груди какой-нибудь сверток.
    По комнате уже прыгают зайцы, бегают автомобильчики, пищат птички.
    Таня угощает. Она приветливо улыбается, бегает на кухню, меняет тарелки.
— Татьяна Петровна, мне макарон!
— Мне пирожок, Татьяна Петровна! — кричат малыши.
    Золотой свет осеннего солнца заливает с головы до ног Таню.
— Сними передник, — говорит бабушка.
    Ей хочется показать свою внучку во всей красе: в новом платье с шелковым поясом. Но разве Таня расстанется с маминым передником? Ведь это он придает ей такой солидный вид и уверенность в себе!
— Бабушка! Я самовар большой поставила, побегу за щепками сейчас, — шепчет она старушке.
— Ну-ну, — кивает головой бабушка, — сбегай, сбегай!
    Таня берет в кухне корзинку и бежит на стройку. Ого! Как выросли за это время леса. В первом этаже прорезались окна, а на втором этаже вокруг всего дома лежат доски. Вот где в путешествие поиграть можно! Высоко! Все видно вокруг! Можно смотреть на небо и думать, что плаваешь в синем океане. Девочка ставит на землю корзинку и собирает в нее щепки. Рабочих на стройке нет. Она заглядывает за угол. Вон они где — в том конце работают. И Митрич там. А вот лестница ко второму этажу приставлена. Ничего себе — крепкая лестница. Таня закладывает за шелковый пояс длинный конец маминого передника, бросает на кучу щепок свою корзинку и лезет наверх.
            "Моряки народ отважный…"
    Чего тут бояться? Рабочие каждый день лазят и вокруг дома по двум дощечкам расхаживают. Таня, держась за перила, медленно обходит дом и, запрокинув голову, смотрит в небо. Над ней плавает большое белое облако.
            "Моряки народ отважный…"
    Таня слышит чьи-то голоса и стук. Она прижимается к стене и, крадучись, бежит к лестнице. Нехорошо, если ее увидят здесь.
    "Ой, — вдруг вспоминает она, — ведь дома гости! И самовар в кухне затух… А щепки в корзине брошены".
    Передник путается под ногами… Но где лестница? На другом конце двора двое рабочих несут лестницу.
    "Подождите! Подождите!" — хочет крикнуть Таня. Но краска заливает ее лицо и шею. Стыдно… Стыдно… Зачем она влезла сюда? Ведь все узнают, будут смеяться. А она?.. Ведь она теперь Татьяна Петровна! Еще все гости узнают про ее шалость, и сам Митрич узнает — он где-то здесь на дворе. Хозяюшка! Хороша хозяюшка!
    Таня в отчаянии мечется вокруг дома и смотрит вниз. Высоко… Ой, высоко! Все пропало теперь!.. Гости ждут. Бабушка ждет. Таня садится и, опустив голову в колени, горько плачет:
— Мамочка, мамочка! Хоть бы ты приехала скорей!
    В кухне стоит затушенный самовар.
— Батюшки мои! — говорит бабушка. — Да куда ж это наша Татьяна Петровна делась?
— Хозяйка хлопочет по хозяйству, верно, — замечает кто-то из гостей.
    Но Алексей Степанович вдруг поднимается с места.
— Хозяйство хозяйством, — говорит он, глядя на часы, — а уже двадцать минут прошло… И дождик накрапывает… Схожу посмотрю.
— Уж не стряслось ли чего? Ведь она за щепками пошла, — пугается бабушка.
— За щепками? На стройку, значит, — соображает Алексей Степанович. — Ну, я схожу туда!
— Пойдемте все!
— Пойдемте! Пойдемте!
    Гости шумно поднимаются и выходят во двор. Впереди шагает Алексей Степанович. За ним, окруженная малышами, торопится бабушка. Еще издали она видит, как Алексей Степанович поднимает с кучи мусора Танину корзинку, и щеки ее делаются серыми.
— Только б чего не случилось! Только б жива была!..
    Алексей Степанович надевает очки и внимательно оглядывает стройку.
— Так и есть, — говорит он про себя, — вот она…
    И теперь уже все видят жалкую фигурку в длинном переднике: Таня сидит наверху, тесно прижавшись спиной к стене дома и подогнув колени. Голова ее опущена вниз, мокрые пряди волос рассыпаются по плечам.
— Не спугните ее, не спугните ее… — шепчет бабушка.
    Но малыши не слышат.
— Татьяна Петровна! Татьяна Петровна! — хором кричат они.
    Таня поспешно вскакивает и с ужасом смотрит вниз.
— Осторожно, Танюша, голубчик! — умоляет ее бабушка.
    Из-за угла выходит Алексей Степанович с Митричем. Они несут лестницу.
    Митрич быстро оглядывает всю компанию и переводит глаза на Таню.
— Так вот оно какие дела! — говорит он, почесывая затылок. — А мы-то лестницу отсюда утащили! Ну сейчас, сейчас… Не извольте беспокоиться!
    Таня стоит, прижав к груди руки. Ей так стыдно: она готова остаться здесь навсегда. Но лестница скрипит, и Митрич с добродушной улыбкой лезет наверх.
— Я не сойду, — шепотом говорит девочка и пятится от него, — я не сойду…
— А мы вместе сойдем, — спокойно отвечает Митрич и, прищурившись, смотрит на Таню. — Оно, конечно, бабушка напугалась, ну да ведь поглядеть стройку тоже надо! Уладится, уладится, — приговаривает он. — Вот извольте за мной потихоньку со ступенечки на ступенечку. Вот… Вот…
    Внизу Таня падает в раскрытые объятия бабушки.
— Ну и напугала ж ты нас, — пробуют шутить гости.
— А чего тут пугаться-то? — выступает вдруг Митрич. — Мы вот с хозяюшкой тут стройкой интересуемся! Что и как, значит. Для чего строится? А как же? Вот, извольте посмотреть, я ей, значит, и объясняю: тут лаборатория будет. Вот, пожалуйте, правое крыло — кабинеты ученых людей. — Он размахивает руками и, обращаясь ко всем, говорит: — Пожалуйте, пожалуйте! Оно, конечно, каждому интересно… А тем более в своем дворе… Вот мы, значит, с Татьяной Петровной и того… Б
    абушка рассеянно смотрит на Митрича, на стройку… Гладит по голове Таню и кивает головой. Гости тоже слушают Митрича. Таня поправляет передник и берет свою корзинку. Малыш Петя, обхватив ногами столб, карабкается наверх.
— И ты туда же! — кричит на него мать и, хватая сынишку поперек туловища, награждает его шлепками. — Не учись, не учись лазить где не следует! — приговаривает она.
— М-да… — многозначительно говорит Алексей Степанович, глядя на Таню. Но Таня не видит его.
    Она держит обеими руками темную, заскорузлую от работы руку Митрича и, заглядывая ему в глаза, просит:
— Пойдем к нам, пойдем! Я сейчас самовар поставлю!
            * * *
    Шофер замедляет ход.
— Тут объехать надо, — говорит он, — сад посажен, как бы не повредить его!
    Мама тревожно выглядывает из машины. Мягкий белый снежок падает на ее шубку.
— Подумайте, сад какой-то посадили?! Все так изменилось, не могу своего двора узнать!
— Стройка идет, — говорит шофер, — кого переселяют, кого вместе с домами перевозят.
— Да что вы? — пугается мама. — Как бы мою семью не переселили куда!
— Очень даже свободно, — равнодушно соглашается шофер.
    Машина останавливается.
    Мама с кожаным чемоданчиком выходит из машины. Около парадного крыльца двое рабочих пилят бревна, отбрасывая в сторону отпиленные куски.
— Как же тут пройти? — волнуясь, спрашивает мама. — Мне в квартиру номер семь.
— А-а, — выпрямившись и стряхивая с шапки снег, говорит старик в стеганке. — Сейчас, сейчас мы вам дорогу освободим! — И, отбрасывая бревна, с улыбкой спрашивает: — Это к Татьяне Петровне изволили прибыть, значит?
— К Татьяне Петровне? — с изумлением глядя на него, переспрашивает мама и, махнув рукой, бежит к своей двери.
— Так и есть — переехали! — с ужасом говорит она, глядя на прибитую к двери дощечку. — "Татьяна Петровна — звонить 2 раза".
    "Хоть узнать что-нибудь, расспросить", — нажимая кнопку, думает мама.
— Мне к Татьяне Петровне…
— Это я.
    В передней темно. Мама видит маленькую фигурку в длинном переднике. Толстый малыш прижимается к ней сбоку. Он поднимает вверх пальчик и нерешительно говорит:
— А мама?
    Мама протягивает руки.
— Танечка!.. Так это ты Татьяна Петровна? — смеясь и плача, спрашивает она.