В стручке сидело пять горошинок; они были зеленые, и стручок зеленый, — вот они и решили, что весь мир тоже зеленый, и решили правильно. Стручок рос, росли и горошинки; все они сидели в один ряд — такая уж у них была квартира! Снаружи стручок освещало и согревало солнце, а дождик обмывал его; внутри стручка было тепло и уютно, днем светло, а ночью темно, как это и полагается. Горошинки все росли да росли и все больше и больше размышляли, сидя в стручке: чем-нибудь ведь надо было заняться!
"Неужели я всегда так и буду сидеть здесь? — думала каждая. — От долгого сиденья ведь и затвердеть можно! Я чувствую что там, за стеной, что-то есть!"
Прошло несколько недель, горошинки пожелтели пожелтел и стручок.
— Весь мир желтеет! — говорили горошинки; и были правь.
Но вдруг они услышали треск: кто-то сорвал стручок и суну его в карман своей куртки, уже набитый стручками.
— Ну, сейчас нас выпустят на волю! — вскричали горошинк и стали ждать.
— Хотела бы я знать, кому из нас пятерых повезет больше всего? — проговорила самая маленькая горошинка. Ну, да ско это выяснится.
— Будь что будет! — сказала самая крупная.
Крак! — стручок лопнул, и все пять горошинок выкатились на яркий солнечный свет. Маленький мальчик держал их на раскрытой ладони и говорил, что они годятся для его ружьеца. Он тотчас же зарядил ружье горошинкой и выстрелил.
— Я лечу в широкий мир! Поймай-ка теперь меня, есл сможешь! — пискнула горошинка и скрылась из глаз.
— А я, — сказала вторая, — полечу прямо на солнце; солнце это как раз такой стручок, какой мне нужен! — и тут же исчезла. Две другие горошинки проговорили:
— Где бы мы ни очутились, будем там спать; куда-нибудь да попадем!
И хотя они скатились на землю, но ружья все-таки не миновали.
— Ну, мы улетаем дальше всех! — крикнули они.
— Будь что будет! — сказала последняя горошинка, улетая.
Ружье выстрелило, горошинка взлетела вверх, потом упала на старый дощатый подоконник под чердачным окошком и угодила прямо в щель, где в мягкой земле рос мох. Горошинка укрылась во мху, да так и лежала там — спрятавшись, но не забытая судьбой.
— Будь что будет! — повторила она.
В маленькой чердачной комнатке жила бедная женщина, которая днем уходила топить печи в чужих домах, пилить дрова и вообще делать всякую черную работу. Женщина была и сильная и прилежная, а все-таки жила в бедности. Дома, в тесной каморке, лежала ее единственная дочка-подросток, тоненькая и тщедушная, которая болела вот уже целый год; она и жить была не в силах и умереть не могла.
— Отправится вслед за сестренкой! — говорила ее мать. — Родились у меня две дочки; нелегко, конечно, было прокормить обоих, — вот господь и поделил их: одну взял к себе… Лишь бы мне эту не потерять, что со мной осталась. Но бог, пожалуй, не захочет, чтобы она жила в разлуке с сестричкой, и возьмет ее к себе.
Однако больная девочка осталась жить; она весь день терпеливо и тихо лежала в кровати, пока мать ходила на заработки.
Настала весна. Однажды ранним утром, когда мать собиралась на работу, а солнце ярко играло на полу, пробиваясь сквозь крошечное окошко, больная девочка посмотрела на него и воскликнула:
— Что это такое зеленое виднеется за стеклом? Оно колышется на ветру.
Мать подошла к окошку и, приоткрыв его, сказала:
— Э, да здесь какое-то растеньице выросло; это горох выпустил свои зеленые листочки. И как он попал сюда в щель? Вот тебе и садик, любуйся на него.
Кровать переставили ближе к окну, чтобы больная девочка могла лучше видеть гороховый росточек, а мать ушла на работу. И вот вечером девочка сказала:
— Мама, мне кажется, я выздоравливаю… Сегодня солнце светило мне так ласково. Смотри, как хорошо прижился горошек. Мне тоже будет хорошо на солнышке, и я поправлюсь.
— Лишь бы тебе стало лучше! — отозвалась мать, хоть сама и не верила в это. Она подставила палочку к зеленому ростку, чтобы его не сломал ветер, — ведь это горошек приободрил ее девочку.
Крепко привязав бечевку к подоконнику, она другой конец прикрепила к самому верху оконной рамы, чтобы стебелек гороха мог держаться и, подрастая, виться вокруг бечевки. И горошек вился и с каждым днем рос все заметнее.
— Гляди-ка, да он скоро зацветет! — сказала однажды утром мать и сама уже стала надеяться и верить, что ее больная девочка поправится.
Женщине показалось, что за последнее время дочка ее повеселела; она нередко сама приподнималась на постели утром и сидела, глядя сияющими глазами на свой маленький садик, в котором рос один-единственный стебелек гороха. Неделю спустя больная впервые встала с постели на целый час. Она блаженствовала, греясь на солнышке. Окно было раскрыто, а за окном пышно распустился светлорозовый цветок горошка. Девочка наклонилась и очень осторожно поцеловала тонкие лепестки. Этот день был для нее настоящим праздником.
— Видно, сам господь посадил горошек и взрастил его, чтобы послать надежды и радость тебе, мое драгоценное дитя, да и мне тоже! — сказала счастливая мать, глядя на цветок, и улыбнулась ему так, словно он был ангелом-хранителем.
Ну, а что же сталось с другими горошинами? Та, что полетела в шиоокий мио и кричала: "Поймай меня, если сможешь!", очутилась сначала в кровельном желобе, а потом попала в голубиный зоб, где и лежала, словно пророк Иона в чреве кита. Обе горошины-сони залетели туда же и были съедены голубями, а значит — все-таки принесли немалую пользу.
А четвертая, которая хотела полететь на солнце, упала в желоб и не одну неделю провалялась там в затхлой воде, отчего вся распухла.
— Ну и раздобрела же я! — сказала горошина. — Скоро лопну, чего, мне кажется, еще ни одна горошина не сумела и не сумеет добиться. Я самая замечательная из всех пяти горошинок в нашем стручке!
И она встретила полную поддержку у желоба.
Возле чердачного окошка стояла юная девушка, и ее глаза сияли, а на щеках горел здоровый румянец. Она сложила свои тонкие руки перед цветком горошка и благодарила бога за него.
А желоб сказал:
— И все-таки самая замечательная из горошинок — моя горошинка!
